Пусть стук примерещится once upon a midnight dreary, и черный кот не лишится глаза, и нежный овальный портрет отдаст всю выпитую жизнь.
Пусть рыжая некогда-герцогиня, Хранительница Севера, не обознается - он, точно он, в плохо скроенном костюме и со светлыми волнистыми волосами, умеющий откусывать штрудель, не уронив ни крошки, и чуять в кофе тонкий лишний запах миндаля.
Пусть возлюбленный Валери Альта-Леве вдруг начнет отбрасывать тень, и она нальется темнотой, как чернилами.
Пусть недракон из Дома драконов не болеет своей судьбой - среди нитей гобелена должна быть пустота, иначе гобелен не будет гобеленом.
Пусть Плектруда кружит в облаке газа и кружева, и будет всегда тонкой, гибкой и крепкой, и никогда не упадет.
Пусть золотистая легкая Пыль клубится вокруг юных бунтарей, и янтарный телескоп подскажет ученому правильный ответ.
Пусть Валери пляшет в окружении огней и дрожащей пелене барабанного боя, потому что танец - это заклинание, и волк должен быть убит.
Пусть девушка без имени - только с глупым детским прозвищем - все так же с насмешкой бессознательно смотрит в пустоту, отплатив за честность. И пусть в ее голове по-прежнему идут бои с самураями и паровыми зомби - на фоне самого прекрасного огня на свете.
Пусть снова раздается раздраженное шипение учителя - Изверг, а не Извращеенец, Пентюх ты этакий!
Пусть Генри Пелэм все так же завязывает шейные платки с первой попытки и сыплет тонкими и остроумными светскими замечаниями.
Пусть маленькая женщина все так же звенит колокольчиками в косицах, а алый Незнакомец-на-Перекрестке шепчет тихо-тихо, и шепот тающей льдинкой соскальзывает в ухо: "Лале, Лал-ле..."
Пусть вечно плетет свои страшные сети Паук, весь из длинных волос, яда и красоты, и пусть плащ змеиной кожи никогда не порвется.
Пусть Сципио, дурачок, одумается, забудет про карусель и будет снова скользит неслышно над каналами в камзоле и маске Арлекина.

И пусть будет так.